Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так вот, на постах стояли, как я и сказал, по очереди. Меня тоже расписали на пост. И сюда же, кстати, прибыли еще наши с Молькино двое и наш инструктор, который на базе у ростовской границы нам объяснял про орудие. Эти двое с Молькино были в темной пятнистой форме, и их готовили для работы в экипажах БПМ. Однако, прибыв на Донбасс, они обнаружили, что теперь специалисты на БМП не нужны и теперь они будут, видимо, ждать своей участи здесь, вот на этой базе. В караул нас расписали с инструктором, а вернее я его в эти сутки менять должен был, кто меня менял, не очень помню, наверное, Кавун. Посмотрел я и на цеха, в которых производился ремонт техники. Здесь в одном из цехов стояла «Нона», в которой виднелись пробоины от попаданий украинской арты. БМП стояла в другом цехе. Токарь по этому поводу сказал мне потом:
— Странное дело, но техники достаточно, и как мне сказали ремонтники, «отремонтировать-то все это, если прикажут, отремонтируем быстро», но их сейчас не пинают с ремонтом. Чего-то ждут все… Техника стоит, и они ее не спеша доделывают…
— Что думаешь по всему этому? — спрашиваю я мнение Токаря.
А Токарь на это только плечами пожимает, и видно по его лицу, что сам в недоумении, и в общем-то ему, если судить по его лицу, все равно.
— Не знаю, — отвечает мне Токарь, — какая-то расслабленность во всем этом, к концу, наверное, все идет, — выводит умозаключение командир нашего расчета.
В цехе идут сварные работы, вот прохожу мимо «Ноны», борт которой имеет пробоину, за ней у стены стоят траки, далее вижу там пластмассовую канистру белого цвета и на ней моток проволоки. Здесь же находится железная тяжелая телега, метла стоит чуть поодаль, а там еще дальше какое-то темное железо прислонено к стене, какие-то похоже детали то ли от «Ноны», то ли еще от какой боевой машины. Цех, который я осматривал, был длинным, метров двадцать, посередине его шла смотровая яма, заканчивающаяся метров за пять до конца этого помещения. Часть ремонтников жили в этом же здании цеха, только вход был отдельный в их маленькую и уютную каморку, в которой стоял диван, устроены были топчаны на три места, на тумбе там стоял старый советский телевизор, рядом стол, на котором стояли, как обычно везде, кофе, кружки, галеты, пакет с хлебом и тушенка. Рядом со столом стояла объемистая коробка с блоками сигарет. Здесь были «Бонд», «ЛМ», которых я в России давно уже в магазинах не видел, и «Тройка».
Кавун в этот день решил на кухне сварить щи и принялся за дело с размахом, обещая всем наваристый суп. Благо продуктов ему из местного магазина принесли для этого дела. Сев в деревянное кресло в коридорчике, чтобы покурить, я обратил внимание на запись, что красовалась сразу напротив меня… Запись была сделана то ли фломастером, то ли строительным маркером. Так вот, на стене было написано: «Прокопенко негодяй»[20]. Подумалось по этому поводу, что, наверное, позиция или мысли Прокопенко, ведущего программу на одном из каналов телевидения, здесь не устраивали многих, раз такая запись сделана большими буквами и на видном месте сразу у входа, да еще и там, где это могли наблюдать бойцы время от времени, сидя в креслах, а курили здесь в коридоре часто и почти все постояльцы нашего барака-казармы. А возможно, что здесь, в этой записи, была даже выражена позиция каких-то высших сфер конторы нашей. Вы же замечали, наверное, что любое слово или мысль, или любые настроения верхов часто и даже как правило отражаются на этажах ниже, принимая порой причудливые формы, от самых резких и до форм неузнаваемых, исковерканных.
Я же лично к Прокопенко отношусь только как к хорошему профессионалу, а его позиция, которую он выражает в своих телевизионных программах, — это вовсе и не его позиция, а позиция его работодателей, его спонсоров. Однако программу он ведет свою профессионально. Как профессионал он великолепен. А насчет остальной чепухи бывает и так, что и умные вещи говорит, это отражение и заказ его руководителей. По Прокопенко можно судить о том, какие цели преследует то политическое течение, к которому принадлежит сам Царьград, и многое говорит о задачах, которые ставятся этому общественному течению самыми верхами. Кто умный, тот понял, о чем я говорю.
Ночью меня не разбудили, а я сам встал заранее, чтобы идти на пост. В два часа ночи я должен был уже быть на посту. Я давно уже умею делать так, что перед тем, как заснуть, даю установку своему организму такого рода, к примеру, как приказ. «Встать нужно в шесть утра», — говорю я себе перед сном и при этом представляю в уме это самое утро и часы. Организм эту установку схватывает и точно «будит» меня в это самое время. Здесь так же… «Надо встать в половине второго ночи», — говорю я себе, укрываясь своим спальником. Засыпаю и точно в назначенный организму срок просыпаюсь. Встаю, надеваю кроссовки, купленные еще в Йошкар-Оле в «Елке», затем утепляюсь в свою демисезонную форму, приобретенную также в своем городе на улице Панфилова, в доме 20, в том самом военторге, что находится в подвале жилого дома. Затем бронежилет, разгрузка, каска, и вот мой автомат — иду менять нашего бывшего инструктора.
Часового нахожу быстро, и он мне сообщает, что стоять надо на вышке, которая находится уже не у ворот, а далее, откуда мы приехали. Это метров десять в сторону жилых домов по дороге, там, где шлагбаум, который надо открывать только после того, как водитель тебе назвал позывной, а ты затем передал этот позывной дежурному, который и дает разрешение на проезд того или иного сотрудника, следующего на машине. Доклад дежурному через каждые пятнадцать минут. Вышка был не высокой, и платформа, к которой шла железная лестница в наклоне 45 градусов, доходила до макушки каски часового. Скорее всего, эта вышка служила ранее здесь как КПП, так как она была вверху разделена на маленькую комнату и комнату побольше. Раньше такие КПП я видел на дорогах, там посты милиции находились еще.
Дежурство пролетело быстро, и за все это время стояния на посту мимо меня прошла только одна машина. Да, один час пролетает мигом, и вот меня сменяет Кавун, забирающийся на вышку, кряхтя и что-то бормоча